Совладелец СЗРК Геннадий Миргородский: как можно победить Геннадия Тимченко
Совладелец Северо-Западного рыбопромышленного консорциума Геннадий Миргородский - о том, как можно победить Геннадия Тимченко, почему эмбарго ничего не изменит и зачем он вступил в конкуренцию с Бродвеем и Голливудом, занявшись 3D–мюзиклами.
Геннадий, говорят, те, кто поработал на мясокомбинате, колбасу не покупают. А вы в обычном магазине рыбу покупаете?
— Всегда. В отличие от колбасы у нас же рыба дикая. С ней ничего не происходит.
Но если ее пять раз замораживали–размораживали…
— Да, рыба потеряет вкусовые качества, но как была дикая тушка, так и осталась. Можно по–разному относиться к красной рыбе, потому что корм — гранулы в мешках — и на птицефабрики, и рыбам на фермах идет один тот же. А дикая рыба плавает на глубине 100–200–300 м. В ее полезности у меня нет сомнений.
За исключением пангасиуса?
— Да, это тяжелая рыба, ест всякую гадость.
Сегодня читал обзор про результаты эмбарго: потребители изменили свое поведение, какая–то часть переключилась на отечественные продукты… Вы чувствуете себя, условно говоря, бенефициаром этого эмбарго?
— Если мы говорим про рыбную отрасль, то здесь очень сложный вопрос. Рыба, в отличие от других продуктов питания, очень консервативный продукт. Вот мы ловим в Баренцевом море треску, а вечером русские люди едят селедку. И эти рынки, если они так исторически сложились, никак не поменять местами.
Мы много раз пытались раскачать рынок — ничего не получается. Чтобы заставить наших людей есть треску в тех объемах, в каких ее потребляют на Западе, потребуются десятилетия. Возникает вопрос: а надо ли это вообще делать? Так уже исторически сложилось в рыбной отрасли: одни виды рыб лучше продаются в одних странах, другие — в других. А значит, эмбарго, по сути, ничего не меняет.
То есть рыбу вы все равно продавали в основном на экспорт, поэтому ничего не изменилось.
— Конечно, государство может, к примеру, додуматься до того, чтобы запретить экспорт рыбы. Но тогда мы просто разоримся, а рыба сгниет. Или мы должны будем продавать треску, как в советское время, по 16 копеек. Кто будет нас дотировать? У государства нет ни планов таких, ни денег. Поэтому все эти разговоры про реальные результаты эмбарго справедливы только в том, что мы действительно взяли и рубанули эту несчастную норвежскую красную рыбу. Но, наказав норвегов, я не уверен, что мы очень сильно помогли себе.
Чтобы начать выращивать лосося в тех объемах, в каких это делает Норвегия, нужны десятилетия. Нужна кормовая база, нужно наладить производство мальков и т. д. Не говоря уже о том, что у нас нет таких природных зон, как в Норвегии. По сути, фьорды — это рыбные анклавы. Так что я не вижу особых преимуществ для российского производителя. Какие–то преференции, наверное, получат компании, которые занимаются аквакультурой. Но это настолько мизерные объемы, настолько пока еще пиар…
Но норвежский лосось вроде бы тоже никуда не делся. И Белоруссия тут ни при чем. Говорят, у норвежцев есть филиалы в Чили и они оттуда того же самого лосося везут нам.
— Ну да! Где взять красную рыбу? А рынок ее требует! Поэтому она в любом случае как–то будет проникать сюда. Если мы уже приучены теми же норвегами к красной рыбе! Они столько в этот рынок вкладывали, раскачивали его! А потом мы им сказали: спасибо, до свидания, мы сами. Только для того, чтобы рыба появилась, потребуется 20 лет. Я не верю ни в год, ни в два, ни в пять. Это длительная история.
Сотню раз в прессе писали, что Архангельский траловый флот собирается купить структура Геннадия Тимченко. А купили вы. Объясните, как вы опередили одного из влиятельнейших бизнесменов?
— Для нас это до сих пор загадка. Геннадий Тимченко, при всем том, что о нем пишут, не только большой или очень большой игрок, он еще и очень хорошо считать умеет. В истории с этой покупкой наше конкурентное преимущество было хотя бы в том, что нам не надо было обзаводиться флотом. А у компании "Русское море — добыча" ничего не было на Севере. Им пришлось бы тратиться на покупку высокопродуктивных, производительных кораблей, на организацию менеджмента и др.
Когда они это все плюсанули, то сделка для них оказалась не очень рентабельной. А мы изначально обладали флотом, который мог осваивать собственную квоту (на вылов рыбы. — Ред.). Плюс мы подобрали все лучшие кадры в бассейне… За счет всего этого мы и смогли дать большую цену, чем уважаемый бизнесмен Тимченко.
Говорят, вашей компании принадлежит почти 100% квот на вылов краба. Весь камчатский краб, который продается в Петербурге, на самом деле везут с Баренцева моря?
— Да. Мы сейчас договорились с Меди Дусом (владелец La Maree — крупнейший поставщик дорогой рыбы и морепродуктов. — Ред.), что будем поставлять ему живого морского краба. Нам это не очень надо — обычно мы заготавливаем краба в мороженом виде. На корабле все это варится–морозится. А тут мы будем работать почти без прибыли. Но дело не в деньгах. Смотрите, раньше La Maree поставлял в Россию норвежского краба, у него даже на клешне было написано: Made in Norway. Теперь Норвегию закрыли. И сейчас если мы этого не сделаем, то на рынке однозначно весь краб будет браконьерским. Будут, конечно, говорить, что это краб дальневосточный, но дело в том, что с Дальнего Востока живого краба можно доставить только на самолете, а тогда он становится золотым. Браконьерство чем опасно? Не потому, что это черный капитал. Борьба с ним — функция правоохранительных органов. Браконьеры опасны для популяции: они убивают самок, ловят краба в тот период, когда этого нельзя делать, и т. д. Если мы будем поставлять живого краба, то выбьем почву из–под ног браконьеров. Поэтому мы и идем на большие расходы — покупаем отдельный корабль, делаем специальные емкости для живых крабов и т. д.
Можно сказать, что тот, кто в России владеет квотами, тот владеет миром?
— Каким миром?
Рыбным, крабовым…
— Мы же не рынком владеем, мы владеем добычей. Мы сунулись было со своим товаром в розничные сети и ничего там не получили. Поэтому если рассуждать в рамках этой логики, то кто владеет торговыми сетями, тот и владеет миром.
В России производственная цепочка выстроена так, что в магазине может появиться только мороженая рыба?
— Да, это так. Но мы же не Европа. Расстояния другие. И дороги другие. Ну как можно из Мурманска привезти большое количество трески во льду? Она поедет в Москву, например, по плохим дорогам через Петрозаводск, через Петербург. Не доедет! Поэтому ее мороженую привозят, потом размораживают, кладут на лед и продают, как будто она свежевыловленная. Все это исключительно из–за плохой инфраструктуры. В портах время теряется, во время перевозки время теряется, плюс отсутствие складов, на всю Москву только у Меди (Дус. — Ред.) и есть базы по приему свежей рыбы. Если все это сложить, получается, что обычная для средиземноморских стран ситуация — вечером выловили, утром привезли на рынок, на обед рыба на столе — сегодня невозможна.
Мороженая рыба в России — это навсегда?
— До тех пор, пока у нас не будет, как у них, хороших дорог. Ну и я же не говорю о коррупции.
У вас первое образование — театральный режиссер? Как театральный режиссер занялся рыбным бизнесом?
— Я не совсем театральный, я учился на режиссуру телевидения. Но это все равно в том же институте, ЛГИТМиКе. История очень простая. Это был конец 1980–х — начало 1990–х. Мы работали на телевидении. Делать что–то на отечественном оборудовании было невозможно, и мы его закупали за границей.
Стандартная история: сначала у меня был кооператив, мы поставляли оргтехнику, первые ксероксы… Очень хотели камеры Betacam SP, тогда они были только на центральных каналах, больше нигде. И мы, делая заказные фильмы, мечтали о таком оборудовании. Научились зарабатывать рубли, но тогда их невозможно было конвертировать. Нас все обманывали, рубли брали, а в доллары не переводили. А первые, кто это сделал, оказались рыбаки. И мы через них закупили энное количество валюты и приобрели первое оборудование.
Это был 1989 или 1990 год. Мы, такие счастливые, купили эти первые видеокамеры. А потом рыбаки попросили у нас рубли — они нужны были им, чтобы оплачивать рублевые затраты внутри страны. Потом они попросили у нас еще рублей, мы им опять перевели, а рыбаки оказались пьющими и сказали, что вернуть нам долг не смогут, но предлагают акции предприятия. И мы в ужасе поехали в Мурманск. Я увидел два этих корабля и не понимал, зачем они мне. Но рыбаки сказали: либо вы берете акции, либо давайте выпьем, потому что денег у нас все равно больше не будет. И мы вынуждены были взять акции предприятия, у которого было два парохода. А поскольку и менеджмент у рыбаков был тоже пьющий, то пришлось самим налаживать все, вникать. А потом оказалось, что это действительно валютоемкая продукция, та же треска прекрасно продается, есть такие страны, как Португалия, которые без нее жить не могут. И мы поехали перезаключать договоры с португальцами…
Источник: m.dp.ru.
