Конец ловле в мутной воде

Ситуация, когда буквально на кофейной гуще приходится гадать, где и как, стоящий на полке продукт сделан, похоже, подходит к логическому завершению. Система, позволяющая проследить путь от поля до прилавка, практически готова. Осталось победить косность и серые схемы, народившиеся за время развития нового сельского хозяйства, о чем и беседовали с исполнительным директором «Рыбного Союза» Сергеем Гудковым, сообщает рыбныйсоюз.рф.

Немчинов Н.: Каково состояние системы ветеринарного контроля в рыбной отрасли сегодня?

Гудков С.: Бессмысленно еще раз описывать существующую в рыбной отрасли систему ветеринарного контроля. Ситуация практически ничем не отличается от того, что происходит в мясном и молочном сегментах. Сегодня она характеризуется разделением надзора в трех плоскостях: между федерацией и субъектами, Россельхознадзором и Роспотребнадзором, требованиями к контролю сырья и требованиями к готовой продукции. Эта межведомственная неразбериха в народе называется «у семи нянек дитя без глазу». Для рыбной отрасли имеет смысл отметить два характерных момента.

Первый – сегодня разрешение на добычу водных биоресурсов по каждому промысловому району выдается на основании государственного мониторинга ВБР на основе сведений, полученных от подведомственных Росрыболовству научных институтов. Там действительно очень хороший мониторинг, и у ученых есть понимание происходящих в море процессов. А дальше – большой вопрос. На основании каких сведений, методик и проводимых исследований определяется эпизоотическое благополучие промыслового района? Об этом не знают ни в Минсельхозе, ни в Россельхознадзоре. Им эти данные от научных институтов не поступают. Странно, правда?

Второй момент: очень многие почему-то считают, что если промысловый участок, в котором разрешена добыча рыбы, в эпизоотическом отношении благополучен, то рыба в нем здоровая и для потребителя безопасна. Но это далеко не так. Гораздо чаще, чем хотелось, мы видим, что эта рыба – больная, в том числе является переносчиком и гепатита «А», и может привести к такому заболеванию человека как ботулизм, а также накапливать в себе биотоксины. Понятно, что в самом море вылечить рыбу не представляется возможным, это обширная среда обитания. И такая рыба пригодна для употребления только после соответствующей обработки. Оценить риски для потребителей, способы и степень обработки должны компетентные специалисты. Допустить в свободный оборот такую рыбу – значит подвергнуть значительной опасности здоровье и благополучие граждан.

А дальше встает вопрос – насколько высоки риски заражения потребителей от такой рыбы. Иногда ее достаточно проморозить, и она готова к дальнейшей переработке, а в некоторых случаях степень заражения гельминтами такова, что продукцию однозначно необходимо утилизировать. Есть опасность загрязнения солями тяжелых металлов, их вообще никакой обработкой не устранишь.

Благополучие определенного промыслового участка – вовсе не гарантия безопасности потребителя при бесконтрольном обороте. Ответственность за безопасность пищевой продукции лежит на предпринимателях, которые должны сами ее проверять, но мы странным образом забываем, что есть не только добросовестные участники рынка. Нельзя уповать исключительно на благонадежность людей, их квалификацию, надеяться, что они все смогут проконтролировать, – необходим проверочный механизм в лице надзорных органов. Это одна из основных функций государства в отношении пищевой продукции.

Другое дело, что в существующей на сегодня системе все процедуры столь бюрократичны, а система так обросла формальностями, что нагрузка на сотрудников непомерна, и они при всем желании не могут работать быстрее: слишком много бумаг и времени на ожидание и получение документов. Необходимо весь оборот этого массива информации автоматизировать, что собственно и должно произойти со вступлением в силу 281 приказа Минсельхоза о внедрении электронной ветеринарной сертификации, когда документооборот будет переведен из бумажного в электронный формат.

Ещё один важный, и крайне негативно характеризующий работу нынешней системы момент, – возможность легализации незаконно выловленной рыбы. Большая часть сегодняшней ветеринарной документации оформляется вручную, а значит, ее можно подделать, но отследить в этом объеме документов, откуда и когда пошла поставка, и на каком этапе подмена произошла, практически невозможно.

Можно проследить легальную партию, но если партия незаконна, ее перемещают через несколько регионов, сливают с другими партиями, меняют компанию-владельца, чтобы запутать и затруднить вероятное расследование. Чтобы сегодня установить место происхождения продукции необходимо направить официальный запрос, который с учетом работы почты и неповоротливости самой системы сначала будет идти недели две, а потом еще полтора месяца придется ждать на него ответ. Вы думаете, нелегальная партия все это время будет лежать на том же самом месте?

Если нет серьезного экономического ущерба или причинения вреда здоровью, проводить расследование в отношении одной единственной партии никто не будет, для этого нужна целая спецоперация с соответствующим бюджетом и временем. И даже если предположить, что расследование будет доведено до конца, доказать преднамеренность и умысел будет практически нереально, – все можно списать на ошибку, скажем, ветеринара предпенсионного возраста, и следствие на этом закончится.

Немчинов Н.: А вообще существует какое-либо понимание объемов этого нелегального рынка?

Гудков С.: Истинного понимания нет. Единственное, могу сказать, что те цифры, которые называются сегодня, явно завышены. Если нелегально вылавливать несколько сотен тысяч тонн рыбы, их надо каким-то образом незаметно перемещать, но мы таких перемещений не видим. Да и не верю я, что все вокруг сговорились, и рыба эшелонами нелегально уходит из России. Тем не менее объемы ощутимые и конкуренцию на рынке подрывают.

Немчинов Н.: Как я понимаю, в основном, за внедрение системы прослеживаемости переработчики, а рыбники ни в какую не хотят такую возможность даже рассматривать?

Гудков С.: Я бы так не сказал. Конечно, есть и переработчики, которые говорят – зачем нам что-то менять? Но рыбоперерабатывающая отрасль в основном за внедрение прослеживаемости. И рыбодобытчики не особо против. Дело в другом, среди адекватных участников рынка всегда есть определенный процент тех, кто не понимает, зачем такой вид контроля нужен, – пользы они никакой не замечают, а в существующем на сегодня виде оборачивается грузом излишних и весьма ощутимых расходов и длительных сроков оформления. Поэтому люди и говорят – «не надо нам ни электронного, ни простого контроля, не верим, что в стране какой-то надзорный орган сам по себе может стремиться к наведению порядка. Это все красивые слова».

Но есть и те, кто против вполне осознанно, те, кто отлично понимает, насколько затруднены будут нелегальный вылов и сбыт, и как это будет легко обнаружить. Все что понадобится, – это сопоставить данные промыслового журнала и системы ветсертификации, причем, в режиме реального времени.

Теперь давайте разберемся, почему рыбопереработчики ратуют за внедрение системы. Многие сегодняшние проблемы рыбного рынка связаны с неразвитым и неструктурированным потребительским сектором.

Власти реагируют на наиболее вопиющие случаи: сибирскую язву или палочку E. coli, а на подмену наименования или глазурь в 50%, или на реализацию товара с истекшим сроком годности максимум что сделают – выпишут штраф. Прослеживать всю цепочку, откуда это пошло и кто в ней участвовал, никто не будет, так что действенный контроль на потребительском рынке отсутствует. А что присутствует? Недобросовестная конкуренция.

Покупаем филе рыбы, написано – треска, а на самом деле там филе минтая или пангасиуса. Добросовестный переработчик, предлагая в магазин свою продукцию, чаще всего получает предложение снизить цену на 30-40%, а он этого сделать не может, потому что треска гораздо дороже пангасиуса, плюс людям за работу надо заплатить, и налоги. И получается, что он проигрывает тем, кто производит фальсификат. Да и само филе нередко накачивают влагоудерживающими фосфатами, а сверху еще глазурь добавляют, и получается, что 50-60% филе – это вода и химия.

Немчинов Н.: А что касается аргумента, который часто приводят, дескать, большая страна, складов и логистических центров нет, поэтому и рыба вся портится, а система прослеживаемости максимум позволит наблюдать, как рыба гниет.

Гудков С.: Следить надо за тем, чтобы испорченная рыба не попала в дальнейший оборот и не ухудшала тем самым экономическое положение добросовестных участников рынка. Это – раз, а два – не попадала на стол к потребителю.

И это, кстати, не потребителя проблема, что он хочет рыбу купить подешевле. В этом нет его вины. Он же видит – хорошая упаковка, магазин приличный, а в итоге оказывается неудовлетворенным и вообще перестает брать рыбу или снижает ее потребление. А снижение спроса по кому бьет? Правильно, по рыбодобытчикам и рыбопереработчикам, , у которых снижается товарооборот, и в самую последнюю очередь по предприятиям розничной торговли.

Что касается складов. Как получается, что логистических центров по рыбе не хватает, а по мясу хватает? Разве у нас для рыбы какие-то особые склады нужны? А вот когда система прослеживаемости появится, в ней как раз и будет видно, в каких регионах заполняемость складских помещений под 80-90%, а где и до 30% не дотягивает. И мы получим информацию, где целесообразны инвестиции в строительство новых логистических центров, а где это не эффективно.

Немчинов Н.: Сколько, на ваш взгляд, понадобится времени на внедрение системы прослеживаемости?

Гудков С.: Скорее всего, к 1 февраля 2017 года система будет уже внедрена, причем по всей продукции животного происхождения: рыба, мясо, молоко, сыры, корма. В каких-то сегментах она нормально заработает уже в 2015 году.

Причем, мы постоянно слышим, как нескоро можно такие системы внедрить, и одновременно тут же, на «Золотой осени» руководители ветеринарных служб рассказывают как у них во Владимирской, Саратовской, Липецкой областях работает «Меркурий». Тоже самое в якобы крайне сложном приморском регионе– в Мурманской области. Было бы только желание…

Немчинов Н.: Классика жанра, вопрос, который так любят задавать журналисты, – как внедрение системы отразится на цене для потребителя?

Гудков С.: Классика ответа от экономистов реального сектора. Инструменты, которые применяются при системе прослеживаемости, никак и никоим образом на конечной цене не отражаются. Цена определяется исключительно соотношением спроса и предложения. Например, не удался в этом сезоне промысел – цена вырастает, и никакими инструментами это не остановить, а при большом улове цена снижается. Ученые регулируют объем допустимого улова, чтобы не подорвать рыбные запасы в морях. ОДУ меньше, значит, цена будет выше. Через год другой разрешили ловить больше, значит, цена понизится. При относительно стабильном предложении, в гораздо большей мере на цену оказывает влияние состояние конкуренции. Игроков может быть много, но если на рынке нет внятных правил, нет механизма наказания и выдворения недобросовестных участников, то процветает недобросовестная конкуренция. А если механизм выявления, выдворения и наказания есть, тогда у всех продукция примерно одного качества, цену сильно не понизишь – выделяться в глазах покупателя надо чем-то другим.

Маркетинговые ходы, реклама – все это быстро сходит на нет, логистика тоже у всех более-менее одинакова, остается снижать себестоимость продукции. И вот тогда ты начинаешь внедрять новации. К примеру, упаковываешь продукцию не просто в полиэтилен, а в газомодифицированную среду, которая дает возможность увеличивать срок реализации с 10, как обычно, до 30 дней, придавая новые свойства твоей продукции. Это в свою очередь снижает риски ее не реализовать, товар дольше лежит на полках, сети гораздо более охотно его берут. Рисков стало меньше, значит, можно брать большие объемы продукции, получать более низкую закупочную цену и и т.п. И тогда, продолжая удерживать или лишь немного снижая отпускную цену, предприниматель имеет дополнительную маржу. Другие игроки механизм, конечно, скопируют, преимущество исчезнет, но на это уйдет 1-2 года, за которые лидер рынка успеет получить дополнительную прибыль. Поиск новаций должен идти постоянно, на одной долго не проживешь.

Немчинов Н.: Я даже представляю, какой аргумент со стороны бизнеса будет, – новации – это же дорого и долго, мы столько не выживем, нам нужна поддержка государства. Что вы ответите?

Гудков С.: Новации – это прибыль предпринимателя. Никто же не приходит в банк с требованием выдать кредит просто на основании того, что за счет этого он сможет больше зарабатывать? То же самое и в отношении государства. Оно должно присутствовать только там, где эффект получат многие участники рынка а не кто-то в отдельности:. строить федеральные трассы, магистральные газопроводы, гидроэлектростанции, железные дороги. Бизнес этого не сможет. Идти на поводу у представителей бизнеса, которые говорят – «дайте нам денег, вложитесь в холодильный терминал», – как минимум не разумно. Что это за бизнес такой, который клянчит деньги на собственное производство? Он или привлечь деньги не может, или ему уже не поверили.

Немчинов Н.: Вы упомянули такой момент, как преступление и наказание. Какое у нас сегодня наказание за фальсификат, глазурь, насколько оно тяжелое и каковы альтернативные механизмы контроля?

Гудков С.: Разорительных штрафов у нас нет, и лучше бы до них не доводить. Потому что сегодня штрафы чаще налагают не на тех, кто виноват, а на тех, с кого есть что взять. Наказать штрафами тех, кто действительно приносит на рынок хаос и неразбериху, невозможно – у них за душой ничего нет, все в аренде.

Гораздо важнее внедрять инструменты, которые позволят предотвратить недобросовестную конкуренцию и выпуск некачественной продукции, чем потом ловить нарушителей. Система прослеживаемости эти нарушения как раз предотвращает.

Сейчас, к примеру, можно купить 100 тонн креветки и при разрешенной норме глазури в 7%, упаковать максимум 107 тонн продукции. А если нанести глазури не 7%, а 50%, то получится 150 тонн готовой продукции, и путем проводки через несколько компаний можно получить на эту продукцию легальные документы. Могут, конечно, поймать, но штраф за нарушение норм глазури – от 500 до 5 тысяч рублей – небольшой и с прибылью не сравнимый. При электронной системе, сколько проводок ни делай, а больше 107 тонн в системе не зарегистрируешь. Остальные 43 тонны будут нелегальными.

К тому же, когда подделывают бумажные сертификаты, об этом и знают-то один-два человека, которые, понимая и свою выгоду, и меру ответственности, лично заинтересованы в сокрытии фактов. А вот когда система сертификации электронная, все манипуляции видны как на ладони. Придется подговаривать водителей, кладовщиков, менеджеров по продажам, кассиров и т.д. «закрыть глаза» на лишние 43 тонны, а подговорить столько людей – не реально

Немчинов Н.: Такая система прослеживаемости, кажется, существует в Европе?

Гудков С.: Существует «Трейсис», но он для контроля за перемещением живых животных, а по готовой продукции ничего подобного нет. Именно поэтому в ЕС и случаются такие прецеденты как знаменитая подмена говядины на конину. Мы как раз этого не хотим. Понимаете, нужна единая база, в которой будет виден, каждый этап перемещений или переработки – из сырья в продукцию.. Это не попытка, как представляют некоторые, усложнить жизнь, наоборот – разгрузить от ненужной работы, к примеру, ветеринаров, которые сначала пять лет учились, а теперь зачем-то смотрят за складами готовой продукции, где и так все понятно. Ветеринары нужны там, где есть реальные риски – на мясобойне, на приемке промысловой рыбы, а понять по внешнему виду конечного товара, годен он или не годен к потреблению, может и специалист с минимальными навыками основ пищевой безопасности.

Немчинов Н.: Я предвижу следующий вопрос со стороны бизнеса, скажут – государство слишком вмешивается в наши дела, может, поменьше оно будет вмешиваться?

Гудков С.: Что такое слишком? Вы выпускаете пищевую продукцию для людей, и государство обязано безопасность этой продукции обеспечивать. Именно с этой целью оно и должно контролировать, из какого сырья, где и в каких условиях производится продукция, и какие системы контроля качества применяются на производстве. Это просто одна из основных задач государства.

Немчинов Н.: А как же заявления о том, что бизнес таким образом «кошмарят»?

Гудков С.: А вот чтобы никто никого не кошмарил у нас есть несколько информационных систем. Есть Меркурий, где оформляются ветеринарные сертификаты, есть Аргус, где разрешения на ввоз импорта. Есть Веста, фиксирующая результаты всех лабораторных исследований, а есть Цербер, в котором фиксируются все юридически значимые действия с продукцией и процедурой контроля со стороны Россельхознадзора..

Цербер это, условно говоря, база данных, в которую сотрудники территориальных управлений заходят каждый под своим паролем. Все, что вчера было необходимо по результатам проверки оформлять на бумаге, сегодня делается в Цербере, и, возможность что-то подчистить, переписать или заполнить задним числом исчезает автоматически, а сами протоколы в режиме реального времени доступны руководству центрального аппарата. И не только ему!

Логично, что если мы видим в этой системе, как на одно предприятие ходят с проверками каждый день, а на соседнее вообще не ходят, то, да, действительно, скорее всего, имеет место нарушение. Задача в том, чтобы вся работа велась в электронных системах. Только тогда мы увидим реальную ситуацию.

Немчинов Н.: Стало быть, противодействие к внедрению системы прослеживаемости существует не только со стороны бизнеса, но и со стороны властных структур?

Гудков С.: Властные структуры, как то Минсельхоз, Россельхознадзор, Росрыболовство, ветеринарные службы большинства субъектов, губернаторы обеими руками за внедрение системы. Но какие доклады кладут им на стол? Есть средний уровень, в котором работают обычные чиновники, чаще всего получающие не самую высокую зарплату. Они свыклись с пониманием, каким образом пополнять бюджет подведомственного учреждения, будь то лаборатория или станция по борьбе с болезнями животных. В каких-то случаях их склоняют закрыть глаза на некачественную продукцию, а иной раз и «придержать» продукцию конкурента.

При желании у любого предпринимателя можно найти партию, которая хоть в чем-то будет не соответствовать требованиям безопасности, , а потом поднять вселенский шум. И вроде бы все действуют обоснованно и в рамках инструкций. Но поди разберись, то ли продукция действительно небезопасная, то ли это те самые административные барьеры. Сегодня бизнес несет затраты, связанные с ветеринарной сертификацией, в размере 30 млрд. рублей, от которых понемногу «отщипывают» тысячи функционеров по всей стране.

И этот слаженный хор говорит, что новую систему быстро внедрить невозможно, – «Нужны годы и сотни миллиардов, а Интернет не работает, и средств технических не хватает, и люди не обучены.. Как же мы будем работать? У нас всё остановится.. Вы что? Давайте как-нибудь по старинке, улучшим и усовершенствуем то, что есть».

Вот только работать в существующей сегодня системе невозможно.