Квоты под киль
«Покупаешь русский минтай — помогаешь войне Путина на Украине», — так встречают рыбаков Магадана и Владивостока СМИ Южной Кореи и Японии. Стопки газет с этим лейтмотивом на английском и местных языках как бы ненавязчиво сопровождают переговоры с российскими партнерами. Дальний Восток, сбывающий до 65% дикой рыбы на экспорт, тоже прессует: дает понять, что после введения санкций ЕС, его больше интересует внутренний рынок. Об этом сообщает expert.ru.
Однако русская рыба и деликатесы по-прежнему едут в Азию и США, а у патриотов по усам течет. Почему?
—ЦРР, — хмурится боцман траулера «Морской волк» Юрий Савельев. — Мимо кассы. С нашим хариусом там не до трубача. Вы на норвежскую крашеную семгу молитесь, а мы дикари.
Так Савельев по-магадански сжато ответил на вопрос о том, почему отечественная дальневосточная рыба и морепродукты, которыми завалены прилавки Китая, Японии и США, не могут найти дорогу домой. Прошу его расшифровать головоломку.
— Говорю же, — он еще больше хмурится. — ЦРР — центральные районы России. Хариус — наша речная белорыбица. За нее американцы, японцы, особенно китайцы валюту наперед дают, а в ЦРР нос воротят. Мне так и сказали: «Хариус? Солнечная Колыма, одно слово». И попробуй объясни, что трубач и гребешок — деликатесы, покруче мохнатого краба. Иностранцы их скупают судами, когда еще рейс не начался. Я своим в Харьков и Ростов привез трубача, дикого, с океана, запек как надо, а они: «Это че за резина?» Вам же вздутую на комбикормах семгу подавай.
Савельев, конечно, в курсе санкций и судорожных попыток пополнить оскудевший материковый рынок рыбы дальневосточными свежими сельдью, минтаем и морепродуктами, но, как и многие рыбаки, настроен более чем скептически.
— А резон? — боцман старается говорить понятно. — Японец, китаец рассчитывается с нами живой валютой, а наши: «Утром — стулья, вечером — стулья, а деньги потом, частями. И вообще, вы вон валюту лопатой гребете…» А как нам в море идти? На стульях? И как своим, тем, кто без работы сидит, объяснишь, что с нас иностранец три шкуры дерет, а платит за одну?
Гибкость санкций
Времена, когда рыбак приходил из годового рейса в порт Магадана или Владивостока и покупал машину или даже квартиру, ушли как сопки в приморский туман.
— Сейчас как в анекдоте, — делится механик нескольких траулеров Антон Бутаков. — Три рыбака вернулись из рейса. «Ты куда?» — спрашиваю у капитана. — «На море с семьей. Накопил. Три года в отпуске не был». Чтобы понятно было: нам уже не оплачивают перелеты в ЦРР. Боцману Савельеву киваю: «А ты?» — «Оградки ставить». Юра у нас сварщик. Металлические двери обычно ставит. «А ты?» — Это он меня спрашивает. — «На рыбалку». Хороший приработок по рекам. По-другому никак.
У рыбаков, пролетариев моря, иллюзии по поводу длинного валютного рубля давно развеял рынок. В 1990-е, когда они в него входили, он казался безбрежным. Но быстро выяснилось, что минтай, сельдь и лососевые ловят все соседи, и не пускать на свою поляну без ценовых уступок они умеют играючи. Особенно Китай и США.
— Американцы хотят, чтобы покупались только их минтай и краб, поэтому не сертифицируют наших на своем рынке, — говорит Михаил Котов, президент Магаданской ассоциации рыбопромышленников. — Параллельно они дали понять азиатским компаниям, что откажут им в льготных кредитах, если те продолжат работать с нами, поскольку мы же вроде как под санкциями. Американцы — хитрые ребята. Сами как ни в чем не бывало продолжают у нас покупать рыбу и морепродукты. Чистая конкуренция, прикрытая санкциями.
Вот и задумались россияне, как вернуться на свой рынок, занятый норвежской семгой, испанской и датской сельдью, телапией из Китая. Конкурировать с ними без шансов: они дают ретейлерам отсрочку от платежей до девяноста дней, имея мощную государственную поддержку. Вдобавок они территориально ближе к европейской части России. И наконец, поставляя искусственно выращенную рыбу, они берут регулярностью поставок, чего Приморский край и Камчатка, добывая «дикаря» и подстраиваясь под путину, себе позволить не могут.
Санкции ЕС, США и Японии меняют расклад сил. Россия занимает первое место в мире по запасам минтая, камбаловым и крабам, второе — по сельди, третье — по треске. Объем рыбных запасов только в двухсотмильной экономической зоне позволяет вылавливать в год минимум 5,5 миллиона тонн рыбы; сегодняшний ее улов — 4,3 миллиона тонн в год против 7 миллионов тонн, которые ловил СССР. Замаячили соблазнительные перспективы: увеличить в разы сбыт внутри страны, не потеряв при этом внешние рынки. К тому же цена на многие виды рыбы на российском рынке выше, чем, например, в Китае и Южной Корее, где многолетний демпинг русских рыбаков привел к тому, что эти страны наладили перепродажу русской рыбы в третьи страны. И продолжают играть на понижение цены. Вот и задумал русский Иван и домой вернуться, и создать недостаток продукции на внешнем рынке.
— Это реально, — убежден Александр Ефремов, управляющий группой компаний «Доброфлот» в Приморском крае, — ни одна цивилизованная страна не откажется от дикой рыбы, понимая, насколько это важно с точки зрения генофонда. Да и нет никаких санкций. Мы из Владивостока спокойно поставляем в Америку свою продукцию. Может быть, это некая гибкость правды, и в каких-то третьих странах происходит перефасовка нашей рыбы, но я уверен, что Азия не поддастся на американскую уловку санкционировать нашу рыбу. Это подорвет их продовольственную безопасность. Вот и идет торговая война под ковром, а открытая — в СМИ. Просто, чтобы отчитаться перед теми же США, нужно показывать, вот, мол, мы боремся, видите?
«Русским вход запрещен»
У механика Антона Бутакова, проплывшего на траулерах полмира, своя философия возвращений.
— Да на кой этот внутренний рынок рыбаку? — Бутаков не скрывает своего раздражения двойной игрой Большой Земли. — К американцам или японцам легче пробиться. Через наших чиновников — это как через игольное ушко проскользнуть.
Он на пальцах объясняет то, что возмущает весь Дальний Восток. Чтобы уже укомплектованному судну выйти в море, надо ждать череды разрешений до недели, чтобы вернуться — почти столько же. Отправка, например, сельди в Сибирь, ее переезд по железной дороге удорожает рыбу до 30%, в центр страны — до 40%. Еще настолько же повышает цену ретейлер. Обойти преграды можно только на атомном ледоколе по Северному морскому пути за 55 дней или по альтернативному автомобильному пути — за 15-30 дней. В итоге китайцам русская сельдь обходится в пять раз дешевле, чем русским, американцам и японцам — в три-четыре раза. Причем иностранцам — свежая, а россиянам — консервированная или замороженная на предельных сроках годности.
— Я в Японии, в порту Атару, раз попробовал минтая, — вспоминает Бутаков. — Вкусно, а не понимаю что. «Что за рыба? — спрашиваю у официанта. Он: «Русская». По костям, по мясу я понял, что минтай, но как приготовлено! Мы так не умеем. Я сам из Подмосковья, у нас минтай вообще кошкина еда. Все из-за того, что он не раз замороженный — да так, что волокна распадаются.
Бутаков любит Атару. Там обязательно заглядывает в пивной бар, где на двери висит табличка «Русским вход запрещен».
— А-а, — он отмахивается, — надо знать Азию. Там, как и у нас, по неписаным законам живут, а писаные терпят.
Вывеска «Русским вход запрещен» стала вторым брендом бара. Появилась она лет пятнадцать назад, когда рыбаки отдыхали и отоваривались, не выходя из портового заведения. Сюда им несли под заказ стиральные машины, холодильники, телевизоры — все, что не закажут по списку жены и матери.
— Наш мужик какой, когда он при деньгах? — сам себя спрашивает Бутаков. — Трава в поле не расти. «Дай, подай, принеси». Да еще побыстрее, и чтобы круче, чем у соседа. В общем, увидел наш народ, что обычный японец живет совсем не как по телевизору. На всем экономит. Огороды у них и у корейцев прямо на крышах своих домов в порту. Каждую копейку считают. И началось. Запросто мог наш рыбачок не доплатить под хмельком за товар, да еще выставить японца за порог. Они же мелкие. Ну, а мордобой на радостях, не важно с кем — святое дело. Вот и выставили нас за порог. А бар все равно остался русским.
В последнем рейсе Антон Бутаков купил в «Русским вход запрещен» сноуборд всего за 40 долларов, этажерку в каюту (он не помнит цены) и туда же маленький холодильник за 5 долларов. «Это Азия, — объясняет удачную сделку Антон. — Там репутацию, как девственность, теряют только раз. А если ты к человеку нормально, то мне мой местный дед, я всегда ему делаю заказы, скидку на холодильник дал. Он меня отвел на свалку, где вся эта б.у. техника лежит. Цивильный такой склад, как магазин. Просто у товаров по японским меркам истек срок эксплуатации или их поменяли на новые. Деду трудно холодильник тягать, вот он мне его и уступил. Сказал, по цене хранения за место в полгода. Это я к чему? С японцами, американцами, вообще с Азией всегда можно договориться. С нашими — нет. Разве что на словах, но мы легко берем их назад.
Бутаков не очень понимает, как дальневосточная рыба может быть свежей на столе где-нибудь в Омске или Челябинске, если, помимо вздернутых тарифов на железной дороге и у ретейлеров, разорвана цепочка логистики: добыча — переработка — оптовая закупка — доставка — реализация. За первый пункт отвечает профильное Росрыболовство, которое трясет реформами и скандальными отставками столько, сколько оно существует. За остальные — посредники, то есть никто. Их так много, что условия договоров меняются быстрее, чем растут цены на рыбу. А спрос неуклонно падает: 1,5–1,9 миллиона тон1 в год при добыче 4,2–4,4 миллиона тонн. И все идет к тому, что шанс у дальневосточной дикой рыбы вернуться на отечественный рынок равен заклинанию Росрыболовства открыть к 2014 году в каждом селе магазин свежей рыбы «Океан».
Квоты роста или раздора
В магаданском кабинете Владимира Чеколаева, временно исполняющего обязанности руководителя Охотского территориального управления Росрыболовства, лежит увесистый том доклада «О закреплении долей квот».
— В Минсельхоз и Росрыболовство отправляю, — Чеколаев показывает на документы. — Все идет к тому, что Москва будет ограничивать экспорт рыбы. Будет как с лососем. Валютоемкая рыба, но она идет только на внутренний рынок, где ее еле хватает. Думаю, и по остальной продукции мы идем к тому, чтобы ограничивать экспорт. Иначе рыбу не вернуть. В России надо говорить понятным языком: пока барьеров не будет, рыба будет уплывать из-под носа.
Чеколаев не скрывает, что на определенном этапе придется волевым административным ресурсом не только ограничивать, но и запрещать вывоз части рыбы и морепродуктов, чтобы насытить ими внутренний рынок. Правда, инструмент такого воздействия — квоты на вылов рыбы — доживает свой срок. Пока статус-кво всем игрокам понятен: раз в год ученые определяют, какой объем рыбы можно ловить, чтобы не нанести ущерб биоресурсам. Компании получают свой процент квот, который вычисляется от объема вылова за несколько прошлых лет. Что принципиально: процент определяет не чиновник, а компьютер. Но в 2018 году срок действия так называемых исторических квот истекает, и сегодня идет кулуарная схватка за передел рынка рыбы.
Минсельхоз и подчиненное ему Росрыболовство, по данным источников «РР», запуская компанию по возможному ограничению экспорта рыбы, негласно рассматривают возможность возвращения к системе аукционов или к введению новой схемы наделения рыбаков долями, которая вступит в силу в 2019 году.
— И ограничение экспорта рыбы, и систему аукционов как оду рынку мы уже проходили, — говорит Александр Шулдык, председатель совета директоров ОАО «Южноморская база рыбфлота» в Приморском крае. — Неспроста американцы, на которых мы киваем как на образец рынка, от них отказываются. Вылов рыбы через аукцион по-русски — билет на браконьерство. Ведь рыбакам надо отбить не только затраты на лов и переработку, но и деньги за покупку квот. А средств на развитие отрасли не остается. Долг — как правило, иностранцам — отдается уловом.
На ограничение экспорта отдельных видов рыбы Шулдык и вовсе смотрит как на бред. Он предлагает подумать: что будет, если «Газпрому» запретить экспорт газа? «Запрет на экспорт рыбы убьет очередную российскую отрасль экономики», — убежден Александр Шулдык.
Однако никто не намерен повторять прошлое.
— Если копнуть, — продолжает Шулдык, — то исторический принцип квотирования тоже не панацея. За двенадцать лет существования он привел рыбную отрасль к застою. Он дает финансовую подушку получателям квот, по факту он многих превратил из бывших браконьеров в рантье. Кто-то перепродает подаренное государством право на вылов, кто-то ловит рыбу судами, которые давно пора списать в утиль. Кто-то сквозь пальцы смотрит на расход и воровство топлива, кто-то продает всю продукцию сразу иностранцам и в одни руки, а оборудование и флот не обновляются. Конечно, от квотодержателей-рантье надо избавляться и создавать конкуренцию, в том числе и через принципы распределения квот.
За такую «антирыбацкую» позицию Шулдык получил во Владивостоке кличку Мальчиш-плохиш. Но в ряду его союзников прибывает и прибывает. Недавно Александр Ефремов, управляющий группой компаний «Доброфлот» направил в адрес Минсельхоза и Росрыболовства свои предложения по изменению системы квотирования — с тем, чтобы рыбакам было выгодно ловить дикую рыбу для дома, а не искать выгоды за границей. «Доброфлот» — единственная компания в Приморье, которая до 90% своей продукции (правда, в основном консервированной) отправляет на внутренний рынок, — предлагает поделить квоты на четыре части: 50% — исторический принцип, 30% — олимпийская система, 10% — переработчики и 10% — квоты под киль.
К историческому принципу квотирования Ефремов предлагает относиться как к переходному и требующему модернизации: при распределении учитывать не вылов юрлиц-квотодержателей, а вылов юрлиц-собственников судов, чтобы постепенно избавиться от рантье. Олимпийский принцип прост: ловите все до разрешенного объема, но часть прибыли должна идти на новые суда и оборудование.
— Квоты переработчикам и квоты под киль, — уверен Александр Ефремов, — самые перспективные направления, которые надо наращивать. Переработку — свою монополию — Китай просто так не отдаст. Стоит России ввязаться в переработку, цены на сырье взлетят. Китай покажет, кто в море хозяин. Это и есть государственная политика, направленная на защиту китайских производителей, работающих на российском сырье. Если мы хотим создать свою переработку, надо учиться у китайцев, как гарантировать поставки сырья на свои фабрики. Их могут дать только квоты. А квоты под киль — это то, что у американцев идет на смену аукционам. У нас, думаю, нужен не просто киль, а исключительно российский. Строишь новые отечественные суда — получай больше квот. Это реальная возможность входа в отрасль новых игроков и роста конкуренции. Без новых судов и своего судоремонта, в случае введения новых санкций, рыбацкая отрасль вообще может сдуться до обслуживания иностранцев, а россиянам от дикой рыбы достанется хвост головастика.
Эти предложения Ефремова легли на стол Росрыболовства накануне трагедии с траулером «Дальний Восток», когда в открытом море погибли люди. Тогда был шанс, что рыбаков, ориентированных на внутренний рынок, в столичных кабинетах услышат. Когда затонул траулер, встал вопрос поиска крайних. И поползли слухи о том, что Минсельхоз и Федеральная антимонопольная служба (ФАС) склоняются к возвращению аукционов, возможно, частично с новой системой квотирования.
— Если аукционы вернут, передел рынка неизбежен, а его организатор, чиновничество, влезет в добычу рыбы, — считает Александр Шулдык. — Цены в розничной продаже снова вырастут, внутренний рынок сожмется. Но зато уже не рыбакам, а государству, то есть чиновничеству, откроется экспорт рыбы и морепродуктов. Теперь уже они, а не рантье будут рулить процессом и наживаться на здоровье нации, которой дикая рыба окончательно станет не по карману, Придется идти на поклон к тем, кто ввел против нас санкции, и просить их, чтобы они и дальше пичкали россиян искусственной рыбой.
Вот и задумывается рыбацкое сообщество о том, чтобы созвать свой съезд или в крайнем случае инициировать Госсовет по дикой рыбе.
Грузовик с черной икрой
У боцмана Савельева и механика Бутакова свой взгляд на то, что будет с квотами и дикой рыбой.
— У нас в Магадане люди растят картошку прямо в черте города, под окнами своих многоэтажек, — Савельев начинает издалека. — Власти и так, и сяк, штрафами грозят, хотя знают: если посадить в огороде, хоть за километр от города, выкопают вахтовики или мигранты. Мой сосед, рыбак, со мной ходит в рейсы, как от ДЕЗа отбивается? «В Корее и Японии люди у себя на крышах участки заводят, — говорит. — Будете орать, и я на крыше картошку посажу».
Он замолкает и выразительно на меня смотрит.
— Высоцкий, помнишь, пел про Магадан, что бандитов здесь не больше, чем в Москве? — Боцман немного злится. — Наш вор чужую картошку роет, ваш — свои недра. Отучивать и того, и другого, сразу пришить или спрятаться на крыше — дело веры.
Антон Бутаков спрашивает:
— А ты бы?
— Я атеист.
— Значит, пришил бы, — делает вывод Бутаков.
Помолчали.
— А я Азию люблю, — признается он. — Они там спокойные, не заморачиваются по пустякам, одеваются, как нравится, едят, что хотят. Наверное, я в душе буддист. Вот приходишь к ним в порт. Первое их слово: «Здравствуйте». Всего один проверяющий от всех служб, и тот улыбается. А дома пограничники, таможенники, ветеринары, портовые и санитарные власти встречают тебя как кровного врага. Я вот думаю, что наши чиновники, они же любят по заграницам опыт перенимать, видят, как там все устроено. Почему они не могут сделать так же у нас?
Савельев хмыкает.
— Захотел, — говорит боцман, — вот мы на мир не как туристы или чиновники посмотрели, а с черного входа. Везде трудно, но чтобы русские не пускали к своим свою рыбу, такого не видели. Выгодно, значит, тем, кто так делает.
Они оба сходятся во мнении, что дальше история с квотами и попытками вернуть дикую рыбу и деликатесы в Россию, будет развиваться по арабскому или азиатскому сценарию.
— В Египет когда заходим, — Савельев с трудом подбирает печатные слова, — все прячем. Эти гребаные жестянщики норовят спереть все. Прижмешь, ремонтироваться-то надо, начинают канючить: «Продай, продай». А за душой ни цента. В морду дашь — начинает ремонтировать. И все равно, гад, стоит отвернуться — сопрет даже то, что ему не нужно. Если страна пойдет по пути аукционов, олигархами не знаю кто будет, а мы, рыбаки, станем арабами Дальнего Востока. Если же еще и командно-административные репрессии достанут, тогда в палестинцев какой-нибудь дальневосточной Новороссии придется переделываться.
Антон Бутаков умереннее. Ему ближе и понятнее южнокорейский опыт «перетягивания каната» на заправках судов в Пусане.
— Есть у нас там на барже с топливом местная команда заправщиков, — рассказывает он, — лет десять с ними все идет по одному сценарию. Встречают лечебной водочкой с женьшенем и засушенной змеей. «Спасибо, — говорю — не пью змей». Улыбаются и сутки не заправляют. Это у них миг. На вторые-третьи сутки заливают. Смотрю, не долили двенадцать тонн соляры. Показываю им. Улыбаются. И уходят. Орать? Убеждать? Значит, по их понятиям, показать свое слабое место, куда потом ужалят. Я кепку на лоб — и загорать. Они через сутки объявляются. Очень удивляются: «Почему не уехал?» Показываю на недолив. Они улыбаются, вида не показывают, что ждут следующий трал. Я тоже делаю вид, что спешить некуда. Беру на измор. Так еще сутки. Утром слышу: воткнули насос. Опять улыбаются. Мафия. С ней надо ее оружием. Что-то мне подсказывает, что у нас уже так есть. Кто заговорил о застое в отрасли? Чиновники и наши рыбацкие начальники. Его, застоя, творцы. Про рынок и конкуренцию, которую мафия на дух не выносит, тоже пошел шепот. Клюнуло? Значит, мы в экономической попе. Это мы любим. Значит, выкарабкаемся. Года так после 2019-го.
— Вот тогда, — боцман Савельев себе верен, — и на нашей улице перевернется грузовик с черной икрой.
