На аквафермах рыбу накачивают химикатами?
«Искусственно выращенный норвежский лосось опасен!» – звучат в последнее время тревожные предупреждения. Тут и канцерогенные пестициды, и вши, проникающие под чешую, и опасность генетических мутаций. Неужели такое возможно в Европе и тем более в Норвегии, помешанной на экологии? «Всё ради больших денег», – уверяют авторы публикаций. Вот только похоже, что за такими утверждениями может стоять финансовая интрига. А санитарным службам стоило бы присмотреться к рыбе, выращиваемой и продаваемой в России.
Для Норвегии выращивание лосося – одна из важнейших отраслей экономики, приносящая гигантские прибыли. Так, в 2015 году выручка крупнейшей компании в рыбной отрасли Marine Harvest, контролирующей от 25 до 30% мирового рынка лосося и форели, составила 25,49 млрд норвежских крон (3,34 млрд долларов), а ближайший конкурент Marine Harvest – компания Leroy Seafood – нарастила годовую выручку до 12,57 млрд норвежских крон (1,65 млрд долларов). Понятно: когда речь идёт о таких деньгах, возможно всё.
По крайней мере в этом убеждён норвежский эколог Курт Оддекалв, для которого борьба с норвежскими рыбоводческими предприятиями стала своего рода «крестовым походом». В последнее время эколога часто и охотно цитирует российская пресса. Так, в свежем интервью «Коммерсанту» Курт Оддекалв подчеркнул, что, несмотря на все его усилия, ситуация не меняется. «Главной проблемой, на мой взгляд, является корм, который дают лососям при искусственном выращивании. Он слишком токсичен. К счастью, в корм не добавляют антибиотики, как это было в 1980-е и 1990-е годы, но всё равно в нём по-прежнему много ядовитых компонентов», – объяснил эколог. Также он упомянул о «лососёвых вшах», которыми покрываются разводимые в аквафермах рыбы, и о том, что фактически лосось вынужден жить среди токсичного навоза. Причём Оддекалв подчёркивает: всё это не частные случаи, а стандартная ситуация при искусственном разведении рыбы.
В самой Норвегии Курт Оддекалв пользуется неоднозначной репутацией. Злые языки даже называют его «фриком». С другой стороны, как говорится, даже если у вас диагностирована паранойя, то это не означает, что за вами не следят. Ведь порой именно городские сумасшедшие способны рассказать то, о чём умалчивают официальные лица. Конечно, благодаря заботе партии и правительства мы защищены от норвежского лосося, но остаются ещё его родные собратья – чилийская и аргентинская сёмга, разводимая по тем же самым технологиям. Кроме того, в России также искусственно выращивается немало рыбы. Что же тогда мы едим?
Никаких гарантий
«Разведение рыб в аквакультуре невозможно без использования кормов и лекарственных препаратов. Как и при лечении людей, любой препарат имеет своё побочное действие/
Вопрос в том, сколько рыба затем выдерживается после применения лекарственных средств. Например, после употребления антибиотиков рыба не должна поступать в торговую сеть в течение 20 дней. Что касается использования кормов, то без них рыбу вырастить в интенсивной аквакультуре невозможно. Их качество и состав должен контролироваться соответствующими организациями», – рассказывает ведущий научный сотрудник Южного научного центра РАН, доктор биологических наук Анна Казарникова. При этом она согласна: если во всём мире проводится жёсткий контроль содержания остаточных доз лекарственных препаратов в рыбе, то «у нас с этим хуже».
Насколько хуже – вот вопрос. В 2017 году глава Роспотребнадзора Анна Попова похвалилась: допустимое содержание тех же антибиотиков в мясе, птице и рыбе у нас значительно ниже, чем в странах Европы и в США. Так, если в Евросоюзе допустимая норма содержания остатков антибиотиков в продуктах от 0,1 до 0,6 миллиграммов на килограмм, то у нас – не более 0,01 миллиграмма на килограмм. Вот только после этого Попова тут же оговорилась: мол, эти остатки антибиотиков «не всегда удаётся обнаружить». Потому как в России до сих пор нет чёткой методики определения остаточных явлений антибактериальных средств – разработать её планируется только к следующему году. Кроме того, элементарно не хватает специалистов и лабораторий для анализа. Как же в таком случае Роспотребнадзор определяет качество и безопасность рыбы? Выходит, что никак.
Хотя жёсткий контроль как раз был бы не лишним. Ведь значительная часть рыбы импортируется в Россию из Азии, где о санитарных правилах знают только понаслышке. В итоге эксперты объясняют: к примеру, «народный» пангасиус выращивается искусственно в водах рек Меконг и Чаупхрая, считающихся одними из самых грязных в мире. Из-за этого в Европе и США филе пангасиуса даже не рекомендуют употреблять в пищу. А тилапия, поставляемая преимущественно из Китая, с самого рождения оказывается нашпигована химией. Поскольку самцы растут быстрее, молодь рыбы обрабатывается мужскими половыми гормонами. Претензии также есть к сибасу и дораде, которым на фермах дают специальный корм ради «фирменного» нежно-белого цвета мяса.
Сплошная химия
На сегодня в России существуют два главных направления в рыбоводстве – разведение карповых и других растительноядных рыб (сазан, толстолобики и амуры), что популярно на востоке и юге страны, а также выращивание красной рыбы – той самой атлантической сёмги и форели. Всего в России в 2017 году было выращено 219,7 тыс. тонн водных биоресурсов. Лидирующая позиция у Ростовской области – 27 тыс. тонн. На втором месте Республика Карелия – 24,8 тыс. тонн, на третьем – Астраханская область (23,3 тыс. тонн). К 2030 году планируется утроить эти цифры, вырастив по стране 700 тонн водных биоресурсов.
Близкая и географически, и климатически к Скандинавии, Карелия в 2018 году уже увеличила объёмы и стала претендовать на первое место по стране – более 27 тыс. тонн рыбы. Карельская форель – популярный бренд, она продаётся по всей европейской части страны и пользуется популярностью у покупателя. Но не съедаем ли мы с каждым бутербродом порцию тех самых токсинов или антибиотиков, про которые рассказывает норвежский эколог и которые не может выявить Роспотребнадзор?
«Все наши корма европейского производства. В первую очередь Финляндии, Дании, Франции, Норвегии. Внутренние требования этих стран гораздо строже, чем наши. У них давно следят за предельно допустимыми выбросами, за перевариваемостью», – уверяет руководитель Общества форелеводов Карелии Виталий Артамонов. Вот только утверждать, что с производством форели в Карелии всё так же радужно, как в Европе, вряд ли возможно. Слишком часто и много местные жители жалуются на то, что озёра, в которых появляются садки для разведения красной рыбы, необратимо меняются – вода становится непригодной для употребления, а местная дикая рыба почти полностью исчезает.
Кому выгодно?
Разобраться в том, как на самом деле обстоят дела с качеством выращиваемой в России рыбы, непросто ещё и потому, что, как и в Норвегии, за российскими рыбопромышленниками стоят большие деньги и самые серьёзные связи.
Запрет на импорт норвежского лосося стал для них отличным подарком. Так, 8 августа, сразу после объявления списка запрещённых продуктов, акции некоторых компаний в ходе торгов на Московской бирже выросли сразу на 40%. После чего, как и следовало ожидать, подскочила цена и на лососину – ФАС даже вынесла предупреждение. В итоге рыба всё-таки подорожала, но не так сильно.
В связи с чем появляется версия: в последнее время с разных сторон границы всё чаще звучат голоса о желательности отмены продуктовых санкций: дескать, от роста конкуренции выиграет потребитель. Зато от возвращения норвежского лосося на прилавки пострадает местный производитель. Не с этим ли связано то внимание, которое вдруг начал получать в российских СМИ простой норвежский эколог с прочной репутацией «фрика»? Ведь запугать население страшными историями об иностранной заразе проще, чем наладить жёсткий санитарный контроль над собственным производством и реализацией, что, по идее, давно уже пора было сделать. Кстати, по данным ВОЗ, средний норвежец съедает 50,2 килограмма рыбы в год, тогда как россиянин – всего 19 килограммов. При этом ожидаемая продолжительность жизни в Норвегии, где «токсичного лосося» едят поколениями, составляет 82,5 года (10-е место в мире), а в России – 71,9 года (102-е место).
