«Крабовая лихорадка» — крайне нестабильное экономическое явление

Такой вывод следует из авторской колонки главы ВАРПЭ Германа Зверева для РБК. Текущую ситуацию в секторе добычи краба в России он называет «крабовой лихорадкой»: несколько крупных игроков с мощным административным ресурсом нацелены на создание крабовой империи мирового уровня, российские банки заинтересованы в том, чтобы «пристроить» пухнущую ликвидность, государство видит денежные потоки крабодобытчиков за минувшие несколько лет и тоже хочет отрезать от этих потоков весомый кусок (кстати, ожидание властей от крабовых аукционов, запланированных на этот год, соизмеримы с ожиданиями от windfall tax).

Но все происходящее — это лишь совпадение нескольких рыночных трендов:

1. Россия внезапно стала игроком номер один на крабовом рынке, заполучив 40% мирового экспорта краба в денежном выражении. Но причина кроется в снижении объема мировых поставок всех видов крабов в 2017–2022 годах. К примеру, в 2017-м они составляли 926 тыс. т, а спустя пять лет — уже 778 тыс. т. Пока весь мир сокращал поставки, Россия наращивала.

При этом росли российские поставки наиболее «крупных» и дорогостоящих категорий. Если во всем мире их поставки сократились на 13% с 2017 года, то в России выросли на 37% — с 73 тыс. до 100 тыс. т. Доля России в общемировом вылове премиальных видов крабов увеличилась с 30% почти до 50% всего за пять лет.

2. Российские краболовы целенаправленно создавали «новый дивный рынок», продвигая стандарты потребления живых крабов — самого премиального сегмента. И если в Японии и Корее подобные стандарты были привычны, то для Китая это стало открытием. В результате импорт краба в Китай увеличился с 2000 года в пять раз и достиг 90 тыс. т; 75% этого объема — живой краб.

3. На этом фоне российские рыбопромышленники заработали почти $8 млрд. Поэтому инвестиции в крабовые квоты воспринимаются банками как высокодоходные и очень надежные, правительство же расценивает их как своеобразный налог на сверхприбыль.

Однако этот сектор подвержен серьезным рискам: природным, внешнеэкономическим и риску финансовой неустойчивости заемщиков. Из-за снижения запасов США ввели запрет на добычу в 2024 году камчатского краба в Бристольском заливе и краба-стригуна опилио в Беринговом море.

С внешнеэкономическими столкнулась сама Россия: еще недавно российский краб составлял не менее 20% импортных поставок на рынок США. Но в прошлом году США ввели запрет на импорт из России. «Финансовая гидропоника» российского крабового бизнеса сейчас основывается на перспективах китайского рынка. Но в первую четверть XXI века он трижды резко сжимался: в 2012–2015 годах крабовый импорт в КНР сократился на 14%, в 2018–2020 годах — на 18%, в 2020 году — на 8%.

Что касается риска финансовой неустойчивости заемщиков, в 2022 году совокупная кредиторская задолженность рыбной отрасли достигла ₽509 млрд — долги выросли почти в четыре раза всего за пять лет. И наполовину виной этому крабовые аукционы 2019 года. Правила же грядущих крабовых аукционов потребуют от отрасли еще кредитов примерно на ₽250 млрд. Заемщиками при этом останутся теми же, что дополнительно усилит кредитную нагрузку, отмечает президент ВАРПЭ.

По его мнению, банки и государство делают ставку на крайне нестабильные тренды, которые в любой момент могут измениться. Например, может пойти в рост вылов краба в Канаде, или может пойти на спад популярность российского краба, или Китай найдет себе более привлекательного поставщика. Подобные события за последнюю четверть века случались неоднократно.

И тогда «лакомые активы» превратятся в «активы токсичные».

Источник: тг-канал ВАРПЭ